Милорад Павич писал, что все виды искусств можно разделить на обратимые и необратимые. Обратимые – это те, “которые позволяют зрителю подойти с разных сторон, поменять точку обзора и перспективу так, как того хочется самому зрителю”. К обратимым искусствам можно отнести архитектуру, скульптуру или живопись. Необратимые (например, литература или музыка) “похожи на дорогу с односторонним движением, по которой всё движется от начала – к концу”. Сделать литературу из искусства необратимого обратимым – мечта многих, в том числе и Павича. Однозначно это удалось двум кишиневцам.
Совсем недавно состоялась презентация совместного произведения Радмилы Попович и Ликэ Саинчука “PoEsenţe”, которая ставит перед читателем вопрос, что такое книга вообще. Со временем начала Эры Гуттенберга этот вопрос никогда не стоял так актуально, как сегодня. Российский концептуалист Лев Рубинштейн, например, записывал стихи на карточки. Американец Джонатан Сафран Фоер выпустил роман “Древо кодов” (Tree of Codes, 2010), где слова были вырезаны из страниц (нагуглите, это очень необычно).
Радмила Попович и Ликэ Саинчук продолжают подобные эксперименты и добавляют в них веское слово. Номинально их “PoEsenţe” – красиво устроенная “коробочка”, которая скрывает восемь листов А3, сложенных гармошкой. Читатель развязывает шнурок, открывает “книгу” и достает содержимое. Дальше начинаются – игры с бумагой. Она сама просится в руки и подсказывает, как с ней обращаться. Стихи здесь вступают в диалог с изображениями, а поэт – с художником; смыслы слов играют друг с другом, а текст – с иллюстрациями. У читателя остается в руках своего рода атлас иной реальности, как разложенная и открывшая все тайны вселенная. Восемь таких миров и прячутся в “PoEsenţe”, книге, которая больше, чем книга; книге, которая только притворяется книгой. Это уже синтетическое искусство, созданное на стыке графики и поэзии, но от того более выразительное. Игровое начало сплавляет две творческих вселенных и делает читателя тоже немного творцом.
Радмила Попович – поэт, для которой главной движущей силой становится стихия языка. Игры в слова, каламбуры, ассонансы и аллитерации – она вся в них. Это поэтический минимализм, который исследует пространство смысла слов. Попович, подобно сюрреалистам минувшего века, сталкивает друг с другом разные слова по принципу звукописи, это взрывает первоначальный код языка и рождает в нем возможность новых смыслов. Ее стихи – словно перезвон весенней капели. Давайте попробуем услышать его вместе, в формате интервью.
— Радмила, расскажите, почему именно поэзия стала способом вашего общения с миром?
— Я считаю, что с поэзией люди рождаются, и это нечто, что может передается генетически. Мой дедушка писал стихи. Даже тогда люди находили время, чтобы задумываться о жизни, и свои мысли он рифмовал. Потом начали писать стихи мой папа и одна из его сестёр. По отцовской линии это передалось и мне. Когда мне было 5 или 6 лет, папа читал мне свои стихи. Я была удивлена, что они принадлежат ему. Написаны они были, кстати, на русском. В то время много читали именно по-русски. Моя мама была работницей книжного магазина и тридцать с лишним лет посвятила этой профессии. Так что у нас дома всегда было много книг – они иногда заменяли мебель. В те времена на личные библиотеки существовала целая мода, и к нам, в село, люди приходили покупать их с территории всего Союза. Наш сельский магазин не топили, так как боялись пожаров – мама расплачивалась за работу астмой и болезнью почек. Меня окружали книги, мои родители много читали, папа писал стихи – всё это, безусловно, сказалось на мне. Наши родители всегда остаются в нас и продолжают жить тоже в нас, а это – и есть великая поэзия.
— Чтобы быть поэтом, нужно не только уметь писать стихи, но и обладать особенным видением жизни, чувствовать мир иначе?
— Рецептов нет, и не должно быть слова “нужно”. Ты просто существуешь, и в этом существовании ты уже поэт.
— У меня есть хороший пример. Раньше, когда писали только в рифму и с ритмом, достаточно было научиться рифмовать, чтобы считаться поэтом. Когда появился верлибр, это всё изменило: стало понятно, что, если перевести многие “классические” стихи верлибром, они потеряют очарование. И вот это-то и показало, что нужно обладать чем-то больше, той тайной внутри, которая и сделает тебя поэтом.
— Конечно, многие говорят, что поэты – визионеры, и, думаю, это так. Когда читаешь поэзию, понимаешь, что в ней сказано очень много про то, что произойдет гораздо позже. Мы пребываем иногда в особенном состоянии, когда даже выражение лица или взгляд меняются, многие называют это трансом, но мне кажется, это попросту предельная степень концентрации и фокусирования на чем-то. На самом деле, именно поэты понимают, как трудно дать ответ на вопрос, что такое реальность и когда мы более реальны, во сне или наяву. По-моему, всё дело в том, что поэтам снятся больше интересных снов, а происходит это из-за их гиперчувствительности. Гиперчувствительность – то свойство, которое и отличает поэтов от других.
— Вы разочаровывались когда-то в поэтах?
— Даже если это и происходит, я не позволю себе разочаровываться в их стихах. Произведения искусства для меня на первом месте, а потом уже идут те, кто их написал. Конечно, хотелось бы, чтобы была гармония между автором и его произведениями, но диктовать, как что-либо должно быть, у нас нет права. Иногда приходится выбирать между человеком или его работами, но если это шедевр искусства, у него не должно быть никаких преград, чтобы существовать. С другой стороны, быть может, всё самое прекрасное в себе творческие люди отдают искусству, выплескивают в него лучшую свою часть, а им уже ничего не остается. После хорошо написанного стихотворения я всегда чувствую себя опустошенной. Ты как будто отдаешь миру всё, что есть в тебе, и не зря так много артистов уходит из жизни преждевременно. Творчество – это в какой-то мере сгорание.
— Самая важная для вас из написанных вами книг…
— …”Vene şi artere”, так как это не только книга жизни, но уже и смерти. В ней отразилась, в основном, утрата отца, который был всем моим миром. Кроме того, что он был моим учителем, он занимался в том числе плодоводством и пчеловодством, а последней его мечтой было привить яблоню к липе, чтобы у яблок был запах липового цвета. Разве это – не поэзия?
— Расскажите о совместной работе с Ликэ Саинчуком над “PoEsenţe”.
— Она началась с моей ленты в Фейсбуке. Мне нравится играть в слова и, играючи, писать микростихи. Самая маленькая форма может вместить в себя очень большой смысл. Свои эксперименты я выкладывала в интернет, Ликэ Саинчук читал, комментировал и даже что-то рисовал, переводил смысл текста в смысл изображения, который в нём становился ярче. Это был наш диалог, своего рода игра в четыре руки. Спустя год мы решили собрать всё воедино и издать книгу. Работать вместе над ней было непросто, так как столкнулись друг с другом два творческих человека, каждый со своим видением и идеями. Мы делали паузы в общении, но всегда его возобновляли. И не пожалели. Пандемия многое изменила, и мы решили больше не откладывать задуманное, ведь с шутками жизни этого может не случиться. Ковидные времена научили нас тому, что откладывать нечто важное на потом не следует.
— Возникли ли трудности в реализации книги, ведь она очень нестандартна?
— Сначала нужно было найти издателя и типографию, которые бы взялись издавать ее. После нескольких попыток выбор пал на Cartego. Нам было важно создать не только нетипичную книгу, но и красивую книгу, а по этой части Cartego вне конкуренции. Очень обрадовало желание типографии Bons Offices сотрудничать с нами. Выбирали и оговаривали долго каждую деталь – обложку, шнурок, серебристую Е в названии “PoEsenţe”. Из предложенных для обложки рисунков я остановилась на том, что напомнил мне синапсис нейрона.
— Каково это, жить поэту в материальном мире?
— Поэту всегда непросто, потому что у него есть нечто более важное, чем еда или сон, и мы очень многим жертвуем ради своего дара, поэтому да, нам, пожалуй, сложнее, чем другим людям. Менее значимой становится дорогая одежда. Или, например, у меня никогда не было и, наверно, не будет своей машины. Кстати, в общественном транспорте ездить интереснее – там столько лиц и историй! Как лишить себя этого удовольствия? В то же время могу сказать, что более рациональной и прагматичной меня сделало материнство.
— В ваших стихах вы часто играете словами. Что это дает вам?
— Люди решают кроссворды, а я – играю словами. Кто-то занимается шахматами, а я – играю словами. Игры в них для меня самые интересные, ведь сделать другого счастливее словом – это так прекрасно… В словах скрывается магия, и её нужно учиться видеть. Вселенная – быть может, тоже только стихотворение, которое вышло из-под пера некого Автора. И, в конце концов, играть словами намного лучше, чем ракетами.
— Что сегодня отличает поэзию от той, какой она была лет сто назад?
— Мысли и вопросы остались прежними. И люди остались прежними. Изменился просто способ выражения. Поэзия – это ведь самый древний вид литературы.
— Конечно, первый официальный поэт в истории – Энхедуана, дочь царя Аккадского государства Саргона Древнего. Она жила в городе Ур где-то в двадцать третьем веке до нашей эры.
— И заметьте, первым поэтом была женщина! Древность не знала ошибок последующих времен. Потом почему-то пошли не по тому пути.
— Да, начиная со Средних Веков. Так что сегодня человечество, скорее, возвращается к себе изначальному, и это интересно. Но перейдем к вопросам. Самый непонятый поэт для вас – это…
— Все лучшие поэты не поняты при жизни. Почему? Они попросту опережают свое время, поскольку живут немного в будущем. То, что видят они, не видит никто.
— Шопенгауэр говорил, что талант попадает в цель, в которую никто попасть не может, а гений – в цель, которую никто больше не видит…
— Мы – это всегда результат работы наших предшественников. Не всё принадлежит нам, мы только собираем уже высказанные однажды мысли и действия. Мы попросту нашли ключ к ним, вот и всё.
— Как вы думаете, современный мир – это больше мир прозы или поэзии?
— Это мир, где проза и поэзия сливаются и обогащают друг друга. Будущее – за синтезом искусств. Наша книга с Ликэ Саинчиком – как раз из той серии.
— В прошлом году Нобелевскую премию по литературе получила американская поэтесса Луиза Глюк. Читали ли вы ее и что можете о ней сказать?
— Читала в переводах, и почувствовала радость от того, что есть кто-то из избранных, чьи мысли так похожи на мои. Истинное искусство всегда универсально, поэтому мы должны стремиться уходить от всего, что называют местным, национальным, традиционным. Произведения искусства должны обнимать Вселенную. У Глюк это отлично получается!
— Другой лауреат Нобелевской премии, Вислава Шимборская, на вопрос, что такое поэзия, всегда приводила слова Карла Сэндберга: “Поэзия – это дневник, который пишет морское существо, живущее на суше и мечтающее о полетах”. Что вы думаете по этому поводу?
— Я ощущаю на себе эти слова каждый день. Мы все мечтаем о полетах, а стихи-то и помогают нам взлететь.
— А что поэзия лично для вас?
— Бывает, наркотик. Бывает, спасательный круг. И, не в последнюю очередь, способ жить. И еще поэзия – то, что я могу сказать, не договорив словами.
— Ваш совет всем, кто любит поэзию.
— А это – все люди. Все на самом деле любят поэзию, просто многие не осознают этого. Любовь к литературе, к сожалению, у многих убивают в школе. Поэтому, дорогие учителя, не мучайте детей, выпытывая у них, что хотел сказать автор. Лучше дайте им самим поиграть в слова.
Беседовал: Игорь Корнилов